Сообщение
Vinni_Pooh » 28 окт 2012, 11:48
"Истинное бессмертие"
В последнее время, у меня нечасто выпадала возможность подумать. При моем образе жизни, нужно действовать. Лишние мысли только мешают. Но в такие моменты как сейчас - во время перемещения в имматериуме, у меня появляется ощущение, будто бы я муха, навсегда застывшая в прозрачном куске янтаря. И мне не остается ничего другого, как думать, вспоминать.
Уже десять лет, как меня швыряет по вселенной, будто щепку в прибое. Но так было не всегда, и я до сих пор остро чувствую разницу между прежним собой, и нынешним. И сейчас, лежа на узкой койке в каюте крейсера "Милость Господня", и дыша тяжелым, не один раз переработанным воздухом, я вспоминаю, как это было - как я стал настоящим собой.
Это было тяжелое время, холодное солнце практически не грело, и люди старались не появляться на улицах без лишней нужды. Я в очередной раз остался без денег, и чтобы хоть как-то дотянуть до весны, поступил самым простым образом - вместе с толпой голодранцев прибился к местному храму Адептус Министорум. За хлеб и ночлег мы таскали тяжести, убирали помещения и двор, тем, кто был посообразительней, доверяли даже замену масла в светильниках. Ну и конечно же, мы молились. Постоянно молились, и я использовал все это время, чтобы поспать еще немного в тепле. Вся эта религиозная патетика оставляла меня равнодушным.
Я видел, как священники собирают дань с паствы - как они жируют в тепле, когда люди в городе, лежащем у подножья храмового комплекса, замерзают на серых каменных улицах, как они умирают от голода и болезней без помощи. И я думал - даже если Император действительно где-то есть, то он бесконечно далек от нас, ему просто плевать. И потому я считал, что могу поступать как считаю нужным - ибо кто из погрязших в пороках имеет право осуждать меня?
На этом фоне, высокие слова, которые произносились с алтаря, казались мне насмешкой. Но со временем, я обратил внимание на одного из священников, который стоял во время проповедей у дальней стены, и подпирал спиной колонну. Меня удивила его простая одежда, в которой не было никаких признаков роскоши, его развязная поза, когда от других требовали строгой набожности, и самое главное - его презрительное выражение лица, с которым он глядел на толстых священников и служек.
Он был волком в стае баранов, я понял это практически мгновенно, и мне стало интересно - что подобный человек может делать в этом месте? Я начал расспрашивать о нем, но натолкнулся на стену презрительного молчания, все делали вид, будто такого человека и вовсе нет. Сначала я решил, что он изгой, но однажды, увидев как первосвященник, отступает в сторону, уступая ему дорогу, я понял - да они просто боятся его! И я поразился - ведь эти люди, за годы растления потеряли любой страх! Я видел, как они пренебрежительно обходились с посольствами от городских властей, от глав гильдий, вообще - с кем угодно. Чего же они могут бояться?
Однажды, когда я менял масло в лампадах коридора, я услышал голос за своей спиной:
- Как по-твоему, зачем ты меняешь масло в них каждый день, если заправки хватит как минимум на три?
Я оглянулся, и увидел его, стоящего у подножия лестницы.
Даже не задумываясь я ответил словами наставника Акакия:
- Дело сие совершается к вящей славе Бога-Императора, ибо каждый видящий богатство церкви Его, уверует и в могущество Его!
Он улыбнулся, и сказал:
- Глупости. Хотя, конечно, я понимаю, почему ты так ответил. Это просто защита, ведь быть как все, сирым и малым - проявление высшего страха. Страха за свою шкуру. Но что ТЫ САМ думаешь об этом?
Он настолько точно попал в больное место, что меня словно прорвало, и слова полились из меня потоком:
- Я делаю это, потому что масла здесь столько, что можно было осветить пол города! Но всем плевать, им проще сделать так, чтобы я был занят весь день бесполезной работой, чем действительно помочь кому-то! Они утоляют свою спесь и гордыню, демонстрируя свою власть над всеми, но их власть - обман и ложь!
Я знал, что за такие слова меня скорее всего выпорют, и выгонят вон из храма, но сдерживаться я больше не мог.
Однако, он только одобрительно кивнул.
- Ты не боишься сказать правду, пусть пока даже только от отчаянья, но все же.
Следующие несколько месяцев, я провел постоянно общаясь с искупителем Михаилом. Я узнал от него о том, что за война на самом деле идет между звезд, о трениях и различных мировоззрениях людей внутри самой Церкви. А ведь прежде она казалась мне монолитной. Михаил был пилигримом, он повидал столько миров, что мне было сложно даже представить. Вся моя жизнь была просто чистым листом по сравнению с его, и я воспринимал его рассказы как сказки о далекой и славной жизни. И я неудержимо хотел вырваться из своего болота в мир потрясающих приключений, каким он мне тогда казался.
Большую часть прошедшей зимы я не отходил от отца Михаила, и пустота общения, которая окружала его - распространилась и на меня, я стал его тенью, но не смотря на это, мне казалось - я сиял ярче всех тех призрачных людей-теней, что окружали меня.
Когда наступления весны оставалось всего несколько недель, случилось что-то важное - весь храм зашевелился как растревоженный муравейник. Михаил вернулся с какого-то собрания, на которое меня не пустили, и позвал меня в свою келью. Я встал в углу, и пораженно наблюдал за его действиями.
Он стал на колени перед свой койкой, и извлек из-под нее длинный сверток. В нем оказался настоящий цепной меч, о которых я раньше только слышал, завернутый в отливавшую незнакомым оттенком материала, красную робу. Михаил надел робу, застегнул широкий ремень, и прикрепил к нему меч. Потом он обернулся ко мне, и я увидел на его лице такую ярость, что вздрогнул.
- Все решено, мы идем в катакомбы, там завелась какая-то нечисть, жрущая граждан. И здешний настоятель знал об этом, но трусил вмешиваться, ведь она утаскивала нищих и бродяг. Ничего, я всколыхнул это болото! Разберемся с этим, что бы оно не было - и я забираю тебя отсюда с собой. Мне душно и противно находиться среди этих уродов. Но улететь просто так, оставив за собой зло - нельзя! И потому все решено - мы идем в катакомбы.
Все остальное я помню довольно смутно, была беготня в поисках хоть какого-то оружия, сбор вещей, и самое главное - речь Михаила во дворе храма.
Я не помню его слов в точности, что мучает меня до сих пор, но я помню пронзительное синее небо, серую толпу у ступеней, и его голос, призывающий всех, в ком есть хоть капля совести, капля веры - следовать за ним чтобы покарать зло. И я помню, как по велению его ораторского таланта, я закричал вместе с десятками людей, и как тряс дубинкой, с вбитыми гвоздями. Казалось, мы способны свернуть горы, и нет ничего, что могло бы нас остановить.
Видимо, то же самое почувствовали и сановники, потому что всю нашу толпу беспрепятственно выпустили через главные ворота, и никто не попытался остановить людей покинувших ежедневную рабочую рутину. Да никто и не смог бы этого сделать, ибо был бы уничтожен, сметен и растерзан этой вдохновленной толпой. По пути к нам присоединились еще горожане, и даже несколько солдат из Сил Планетарной Обороны.
И вот мы встали перед тяжелой решеткой, ведущей под землю. Замок был быстро выломан, и распевая какие-то гимны, мы спустились вниз, зажигая факела, которые без спросу взяли с храмового склада. Сначала, я рванулся вперед, вместе со всеми, но Михаил удержал меня своей стальной рукой за плечо.
- Настало время настоящей учебы. Вот первый, и самый важный урок. Ты должен быть тем, кто ведет - а не тем, кого ведут.
Я замедлил шаг, и стал держаться за спиной искупителя. Впереди, раздались ликующие крики. Мы пробились сквозь толпу, и увидели несколько человек, сгрудившихся над чем-то лежащим.
- Вот, мы убили мутанта, - с гордостью тыча факелом в жалкое, искореженное существо, похвастался один из горожан.
- Урок второй, никогда не радуйся прежде времени слабости врага - это заблуждение, ведь силы зла всегда сильны. - и обратился ко всем - Вперед, чада мои, никто не устоит перед нашим гневом!
Мы продолжили спускаться вниз, и чем глубже мы уходили, тем сильнее давила на нас темнота, тем тревожнее становилась атмосфера. Стихли песни, за ними стихли веселые крики погромщиков. Гнетущая тишина сковала наш отряд по рукам и ногам.
- Наверняка, самые слабодушные, уже отстают от нас, и покидают отряд. Но помни - нельзя поддаваться страху. Навряд ли, те кто сбежал сейчас - смогут найти дорогу назад, и потому их ждет смерть. От крыс ли, от мутантов ли, или они заблудятся здесь и умрут от голода, в одиночестве и темноте - но ни одному из них, не суждено вернуться на поверхность. Трусость - равносильна смерти.
Михаил тяжело вздохнул, и мне показалось, что я услышал слабые отчаянные крики где-то позади.
Наконец, мы вышли в гигантский зал коллектора, здесь было тепло и влажно. Постоянный шум и эхо падавшей воды, наполняли пространство шепотами и голосами, не давали сосредоточиться. Михаил нашел какой-то рычаг и потянул его. Сверху мигнули и загорелись красные аварийные лампы. Я огляделся и вздрогнул. Зал был затянут потеками слизи, сворачивающимися в подрагивающие и блестящие мясные коконы, со всех труб под потолком, изо всех щелей и боковых коридоров на нас молча смотрели десятки искаженных, уродливых, и смертельно опасных существ. Когда-то они наверняка были людьми, но сейчас человеческого в них осталось совсем немного.
Прошла еще секунда, и они бросились на нас неудержимой волной. Мало кто из нашей толпы был вооружен огнестрельным оружием, и потому совсем немного мутантов было убито прежде чем они ворвались в наши ряды, как нож в печень врага.
Началась бойня, в которой я потерялся, как ребенок в толпе на рынке. Онемев от растерянности и ужаса, я наугад бил своей дубиной, и отскакивал от столкновений с чьими-то спинами, локтями, плечами. Я топтал упавших, и боялся упасть на пол сам - это означало быть мгновенно затоптанным в свалке.
Прошло какое-то время, и среди воплей боли ужаса, я начал различать рев цепного меча, и звуки стреляющих лазганов солдат. Я постарался пробиться к ним, ведь это означало хоть какую-то защиту от когтей и клыков рычащих тварей, терзавших моих товарищей.
Я очень удачно ударил в затылок тварь, жрущую одного из павших людей, гвоздь пробил ей затылок, и она в конвульсиях чуть не утащила за собой мою дубинку. Высвободив оружие, я поднял глаза и увидел, что стою лицом к лицу с Михаилом. Он улыбался, и давил тяжелым сапогом голову отчаянно визжащего урода. Наконец из-под сапога брызнула густая черная кровь, и визг стих. Я обернулся чтобы отразить нападение со спины, и увидел что почти всех мутантов уже перебили, и хотя людей погибло тоже много, мы все равно побеждали!
Я уже почти улыбнулся, когда-то откуда-то сверху из-за труб, спрыгнуло существо, заставившее мои волосы встать дыбом от страха. Я опустился на колени, и с ужасом глядел на него. На две головы выше самого высокого человека, оно обладало жабьей мордой с острыми клыками, тело было покрыто странной смесью зеленой шкуры и человеческой кожи, и вместо одной руки оно обладало гигантской зазубренной клешней.
Тварь тут же перехватила своей устрашающей клешней неудачливого храмового служку поперек туловища, и одним мощным движением, буквально перекусила его пополам. Я глядел на этот кошмар, и не мог даже пошевелиться.
Тут из-за моей спины вперед шагнул Михаих, и ободряюще погладив меня по голове липкой от крови рукой, сказал:
- И последний урок. Ты должен всегда быть впереди, в самом опасном месте, делать самую неприятную работу. Ты должен рваться туда, куда все остальные не желают, боятся, или брезгуют идти. И тогда, ты будешь иметь полное право приказывать остальным, ты станешь пастырем, а не овцой. Именно так поступал Император, и потому мы идем за ним, а не наоброт.
Он указал мечом на монстра, и солдаты начали стрелять в него из лазганов. Это отвлекло чудовище от очередной жертвы, и заревев монстр начал пробиваться в нашу сторону. Один из солдат вырвался вперед искупителя, и сорвал с пояса гранату. И тут мутант сделал то, чего от него не ожидал никто, включая Михаила. На его огромном раздутом животе открылись несколько глаз, и все чрево распахнулось вертикальной клыкастой пастью. Оттуда выстрелил длинный гибкий хлыст, и пробив флак-жилет солдата, потянул его в свою пасть.
Спустя буквально мгновение, пасть уже заживо пережевывала отчаянно кричащего человека. Кровь брызгала на пол, и оба лица чудовища кривились от нескрываемого наслаждения.
- Ещеееееооооооо!!!! - Проревела морда на животе, - Больше теплой плоти, и я награжу тебя сильнее!
- Ты уже никого не наградишь, демон! - Выкрикнул Михаил, нанося удар в бок одержимому мутанту. Следующие несколько секунд оба противника кружили на скользком полу, и обменивались ударами. А я пытался нащупать выпавшую из руки дубинку. Наконец схватив ее, я поднялся, и несмотря на сковывающий страх, сделал шаг вперед. За ним еще, и вдруг я понял, что с диким криком бегу к монстру, а навстречу мне с воплями ужаса пробиваются остатки нашего воинства.
- Трусы! - Орал я в неистовстве, и кажется, даже приложил нескольких рукояткой дубины, пытаясь остановить бегство. Все было бесполезно.
Я почти добежал до схватки, когда монстр парируя удар искупителя обернулся ко мне мордами, и резко выстрелил свой язык мне в лицо. Я довольно неловко заслонился дубиной, и мощный удар ожег меня приступом боли, и сбил с ног. Упав, я увидел, что жив до сих пор только потому, что Михаил ударил мечом по языку монстра, и тот преждевременно втащил его в свою пасть, рыча при этом от боли и ярости.
К сожалению, защитив меня, искупитель выпустил из виду клешню чудовища. Мутант тут же воспользовался этим, и попытался перехватить священника своим излюбленным приемом поперек туловища. Михаил рванулся вбок и почти увернулся от атаки, но мутант все же ухватил его за руку, и мгновением спустя буквально отрезал ее от тела.
Я лежал на полу, корчась от боли, и понимал, что сейчас мы все умрем. И вторя моим мыслям, все мелкие твари взвыли единым хором ненависти и жажды смерти. Внезапно мой взгляд уперся в оторванную руку солдата, со все еще зажатой в ней фраг-гранатой. Чека из нее так и не была выдернута. Я протянул свою ладонь и увидел, что на ней не хватает мизинца. Из-за общего шока, боли я не чувствовал, вид торчащей кости, и хлещущей крови, привел меня в шок.
Боясь, что я умру прямо сейчас от потери крови, и ничего не успею сделать, я рванул гранату из мертвой руки. Вскочив, я выдернул чеку, и зажав гранату в двух руках сразу, я похромал вперед.
Передо мной разворачивалась драма, которая останется в моей памяти до самой смерти, и скорее всего - после нее тоже. Михаил стоял на коленях перед монстром и пытался зажать целой рукой хлещущий кровью обрубок. Над ним торжествующе скалясь, высилось одержимое демоном чудовище. Морда на брюхе, уставившись всеми своими глазами на священника, произнесла:
- Ну и что ты скажешь теперь? Где твое яростное бессмертие, где твой бог теперь? Ничтожество! Он мертв, и ты сейчас тоже умрешь! А я буду жить вечно!
С этими словами, мутант поднял Михаила за грудки в воздух, потянул в пасть на животе.
- Бессмертна только вера! И тебе тоже придет конец, тварь. - Прохрипел искупитель, задыхаясь в хватке чудовища.
Я врезался в Михаила, выбивая его из когтей твари, и сунул гранату в разинутую пасть демона. Я старался как можно глубже запихнуть руки внутрь, чтобы он не смог выплюнуть мой последний подарок. Но демон потратил время, чтобы отшвырнуть меня в сторону, видимо надеясь, что я не успею разжать руки, и выну гранату сам.
Но успел, и потому принял удар бетонного пола в лицо - как самое щедрое благословение.
Сзади грянул гром.
Потом было возвращение на поверхность, меня и Михаила перевязали тряпками, оставшиеся в живых солдаты, и послушники вынесли нас на поверхность на руках. Через две недели, когда Михаил пришел в себя, мы покинули планету. Так я впервые встал на дорогу жизни. И хотя впереди меня ждало много боли и страданий я знал - тело смертно, бессмертна только вера. И я пройду эту дорогу до конца, чего бы это не стоило...
Я возвращаюсь из темных глубин памяти в затхлую каюту, на койку, и молюсь. Я прошу императора, чтобы Михаил, погибший семь лет назад, не был забыт, не остался незамеченным взглядом Его, и стал справа от руки Его, как должно. И тогда, когда придет и мое время - мы обязательно встретимся еще раз. Обязательно.
----------
ыллюстрация)
-
Вложения
-
Da pacem, Domine, in diebus nostris,
Quia non est alius,
Qui pugnet pro nobis,
Nisi tu Deus noster.